Пресса

Артур АРТИМЕНЬЕВ:
В России другая степень театральной свободы

Татьяна Короткова «Учительская газета» 04.06.2012

Имя украинского режиссера Артура Артименьева широкому кругу московского театрального зрителя, к сожалению, пока не известно. Этот скромный человек находится в тени своих значительных для двух столиц, Киева и Москвы, спектаклей. Но если вы будете искать спектакль, «расшлаковывающий» энергетические каналы вашего существа, спектакль-вдохновение, то в Киеве непременно столкнетесь с его «Чайкой по имени Джонатан», а в Москве с «Диалогом самцов». Мы встретились с режиссером и поговорили о загадках его постановок.

– Поговорим про «Диалог самцов», который идет на сцене Московского областного Камерного театра под руководством Валерия Якунина уже шесть лет. Как и заявлено в названии, это откровенно мужской разговор по душам. Если один фигурант истории, разворачивающейся на сцене, по-человечески понятен – это мужчина в пижаме, мужчина без панциря, застигнутый в самый критический момент своего отчаяния, то кто его собеседник? Кот, Внутренний голос сумасшедшего, Эго? Где истоки этой многоплановости?

– «Диалог самцов» объединяет несколько литературных произведений: мини-пьесу «Диалог животных» Патрика Бессона, рассказы Валентина Распутина и Аркадия Аверченко. Сюжеты незамысловатые, предсказуемые. Но там есть судьбы героев. И, видимо, поэтому возникла многослойность, объем. Так получилось, что спектакль рождался в голове задолго до того момента, когда оформилась идея. Мне очень нравилась маленькая пьеса «Диалог животных», в ней исследуется природа внутреннего конфликта, раздвоения личности. Я всю жизнь испытываю эти противоречия внутри себя, мне даже мой институтский учитель постоянно внушал: «Артур, боритесь с фантомами». А меня тянуло на фантазии, и поэтому сейчас во многом пытаюсь учиться реализму... Однако герою «Диалога животных» не хватало прошедшей жизни: «Из-за чего все это?» Я стал притягивать воспоминания. Поскольку с рассказом «Рудольфио» я был знаком с детства, мама когда-то ставила его в самодеятельном театре, а «Обыкновенную женщину» использовал на сдаче экзамена по сценоречи, то особых проблем с поиском материала не возникло. «Барьер» пришел уже в ходе работы. И он дал то ощущение полного отрыва от земли, которого требовало временное формирование персонажа. Получилась история с прошлым, с выплывающими воспоминаниями о трех женщинах, любящих героя в разные периоды, с настоящим – безволием и неспособностью что-либо изменить – и с будущим, о котором лучше не говорить вслух.

– Как ставился этот спектакль? Он обладает какой-то сверхплотностью, абсолютной законченностью. Такие подробные проработки характера и действия встретишь не часто.

– В Киеве у меня свой «Свободный театр». Практически он существует как объединение энтузиастов, людям просто хочется играть то, что вряд ли они смогут сыграть где-нибудь еще. На постановку «Диалога самцов» потребовалось семь месяцев. Правда, репетиции шли в неимоверных условиях затрапезного Дома культуры, при дежурной лампочке, на полуразваленной сцене. Для выпуска спектакля мы на три дня позволили себе арендовать сцену у Киевского ТЮЗа… И тогда я ужаснулся: при соединении всех кусков оказалось, что спектакль идет четыре часа, ведь поначалу у него была еще и пятая часть – маленькая пьеска Ростана «Белый ужин». Там Коломбина за ужином пытается сделать выбор между двумя с виду одинаковыми Пьеро. Правда, один – пессимист, а второй – оптимист…

– И, конечно, как это бывает в жизни, она выбирает оптимиста?

– Да. Партитура пьески была построена на произведениях Моцарта, и в этой ночной оргии, в этом дивертисменте, вопрос «Как лучше жить?» уже окончательно уходил в запределье. На седьмом Международном театральном фестивале в Запорожье мой театр за этот спектакль получил Гран-при, там я познакомился с Валерием Ивановичем Якуниным, и он пригласил меня поставить спектакль в Москве. И я, наступив себе на горло, сократил финальную часть. Надо быть компактнее в своих мыслях.

– Сравнивая киевскую и московскую версии, какой отдаете предпочтение?

– Московский Камерный театр рассчитан на 200 мест. Когда я придумывал сценографию, представлял этот спектакль на большой сцене, притом что люблю камерность. «Свободный театр» работал на нескольких крупных площадках в Киеве на 400 мест и в Консерватории на 700 мест. В Консерватории огромная сцена и огромная оркестровая яма, она пожирает все. Поэтому для большей выразительности спектакль задумывался в форме лирического фарса, нужно было строить мизансцены с очень сильным воздействием на зрителя. Может, поэтому он и получился таким пронзительным в камерном пространстве… А когда ты работаешь на большой сцене и в условиях экономического минимализма, ничего лучше «черного кабинета» придумать нельзя. Так появляется микромир в большом черном пространстве вселенной. Человечек и космос, и во всем этом как призраки – девушки и женщины из прошлого… Что касается актерских работ, то распределение ролей по типажам разошлось гораздо удачнее, чем в Киеве. Актеры Камерного великолепны! Здесь на постановку ушло два месяца. Поскольку в Киеве мне удалось создать жесткий партитурный каркас спектакля, артистам, как мне показалось, легко входить во всю эту историю… Когда все органично развивается в голове – легко и на сцене. Но все же главное условие для хорошего спектакля – время…

– В Киеве вас знают благодаря мюзиклу «Чайка по имени Джонатан». В свое время он стал сенсацией на украинском театральном пространстве. Как создавался этот спектакль?

– Помню, на том же фестивале «Свободный театр» с «Джонатаном» стал негласным лидером, фестиваль открывался нашей постановкой на скандале, жюри раскололось на два лагеря. Нас называли студенческими выскочками и гениями одновременно. В этом спектакле ставка сделана на молодежный азарт, энергию, он динамичен, в нем манифест не только рождающегося тогда «Свободного театра», в нем заложен призыв к революции. Но не революции в смысле переворота строя, а к революции духа… Откровенно говоря, я сознательно сделал из «Джонатана» попсовую постановку, ведь, согласитесь, философская притча – это не для всех. Мне кажется, как раз важно подобные светлые темы доносить до простого зрителя, чтобы его цепляло. Спектаклю пятнадцать лет, я к нему очень скептически теперь отношусь, о переносе не думал, но если бы случилось, все сделал бы сейчас иначе. «Джонатан» – мой самый жизнестойкий спектакль в Киеве, моя первая послеинститутская работа. Пусть он в чем-то остался студенческим – люди в нем видят своего рода батарейку, приходят по нескольку раз, «заряжаются». Я убежден: профессионализм вторичен. Если проблема с фантазией, душой, эмоцией – заниматься театром бесполезно.

– Кажется невозможным перенести литературную основу этой притчи Баха на сцену. Как вам это удалось?

– Многие элементы в спектакле решаются через пластику. Конечно, долгое время я придумывал инсценировку. И, уходя после спектакля, скептики мне говорили: «Да, именно так мы себе всю эту птичью историю и представляли». Относительно автора – Баха – есть нарушения в сюжете, стаю я сделал молодежной тусовкой. Там нет никакого подражания птицам. Есть становление театра: некая труппа репетирует «Чайку по имени Джонатан». Затем начинается жизнь тусовки вне репетиции: с лидером, с «отщепенцем», ни на кого не похожим, с толпой. В «Джонатане» много музыки, дописаны персонажи, монологи, все песни вживую. Наша искренность совпала с настроем в обществе, на этом «топливе» и держимся. Спектакль перерос и пережил революцию.

– Киев сегодня театральный город?

– Он, мне кажется, никогда не был театральным городом, и с каждым днем интерес к театру как таковому ослабевает. Театры наши как могут, конечно, пытаются держать марку. Но с Питером и Москвой не сравнить. Такой театральной Мекки, как Москва, по насыщенности событий и личностей, нет, наверное, больше нигде в мире. Здесь всегда найдешь на что равняться, притом что посредственность, естественно, как и везде, торжествует… Но с тем, что в Москве идут спектакли мирового уровня, спорить нельзя.

– В Киеве спектаклей мирового уровня нет?

– Там грамотно поставленный спектакль – это уже успех. Народ устал не только от политики – от любого перфоманса, а его было с избытком. Революция дискредитировала все. Люди от театров просто отхлынули, они настолько не уверены в завтрашнем дне, что тратиться на зрелище – это уже роскошь. А у новой буржуазии свои методы развлечения и свои театры. Ходят туда больше ради престижа. Говорят, что до 2026 года в планах развития Киева не заложено средств на строительство музеев и театров. Видимо, новая власть считает, что к существующим театрам и не нужно ничего добавлять… Я, создавая свой «Свободный театр», надеялся ставить так, чтобы зритель во время спектакля чувствовал, а после – думал. Ошибочно считать, что публике нужна только комедия. Не надо так дурно о людях, они умнее и лучше. В Киеве профессия театрального критика вымерла, а профессия театрального продюсера еще не родилась… Каждый театр живет обособленно, театральной среды почти не стало. У нас был спорный, но очень интересный режиссер Андрей Жолдак, нынче ставит по всему миру. Да, эпатаж – его конек. Но сейчас на Украине слишком все пресно, нет ярких форм и больших заявок. Последнее поколение театральных режиссеров что-то всколыхнуло, но коммерциализация общества и их усилия свела к нулю. После «Диалога» я был очень разочарован. Потому что осознал всю степень невостребованности творчества… Кажется, мир сошел с ума. В предлагаемых обстоятельствах говорить о театре… о том, чтобы позволить себе, как раньше, семь месяцев заниматься одним спектаклем… Увы. Время душит. Я ощущаю это почти физически.

– В каком положении сейчас «Свободный театр»?

– Да, собственно, на грани вымирания. Пятнадцать лет мы держались на честном слове. Спонсор был с нами только год, потом обстоятельства сменились, помощь стала условной. Все эти годы мы барахтались, учились выживать. Не научились. Думаю, нет такой методики. Тонем с высоко поднятой головой. Мы умудрялись выпускать проект раз в два года. Сейчас территориально мы на сцене детского музыкального театра на Подоле. Наш формат не выдерживает финансового давления… Кто-то говорил, что искусство должно быть голодным, но я не верю. От остроты необходимости может вспыхнуть раз… Но «служенье муз не терпит суеты», а постановки в два месяца – это суета… Я много лет живу на грани прощания с профессией… Не могу смириться со средой и временем, все происходящее мне чуждо. Не умею работать впопыхах. Приходится, конечно, ставить и комедии, но и в комедии я всегда стараюсь выкапывать драматическую линию. Мне в принципе комедийность не свойственна, и к юмору большие претензии, не всякий юмор мне интересен и понятен. Но бывают исключения. Сейчас взялся за Ануя, «Приглашение в замок» (Ногинский театр), мне кажется, прекрасно структурно сделанная пьеса. Актерам будет что поиграть.

– В Киеве у вас недавно, лишь месяца два назад, состоялась премьера, кажется, это семейный мюзикл?

– На Украине у меня длительный роман с ТЮЗом. «Призрак замка Кентервиль» – это не совсем уайльдовская история, питерские драматурги переписали ее, получился такой зрелищный музыкально-драматический спектакль, тяготеющий к жанру мюзикла, – в нем двадцать музыкальных номеров, и все партии исполняются вживую. Сюжет там важнее песен, но все оказалось на хорошем уровне, спектакль имеет успех. Мои собственные дети посмотрели из шести показов пять.

– Планируете ли вы ставить что-то в Москве в ближайшее время?

– Уже приступил. В Камерном театре Валерия Ивановича Якунина ставлю детский спектакль «Велосипед с красными колесами» по сказочной повести австралийской писательницы Руфь Парк. Премьера осенью, приглашаю.